Река времен в своем стремлении размер. Стихотворение Г.Р

Изначально Державин хотел написать стихотворение На тленность, которое бы рассказывало о бренности этого мира, но он не смог воплотить собственный замысел, так как бренность призвала его. Поэтому от задуманного стиха осталось только начало, которое досталось потомкам под названием Река времен.. – по первой строчке. Написано стихотворение Державиным практически перед самым уходом из мира и этот факт делает стих более ценным, так как говорит о чутком предчувствии автора и понимании собственного положения и сути мира.

Река времен.. представляет собой как говорится лебединую песнь автора и даже недосказанность, которая тут есть (если знать об общем замысле) тоже является весьма символическим элементом. Поэт как бы на пороге гибели рассуждает о бренности всего мироздания и обрывается на полуслове, покидает собственное тело, которое совсем недавно дышало, хотело и писало стихи.

Тем не менее, даже если рассматривать данное неоконченное стихотворение, есть возможность многое почерпнуть и о многом поразмыслить. Обращает на себя внимание акростих, который создан благодаря первым строчкам текста. Содержание включает в себя два слова: руина чти.

Наверное, Державин хотел этот стих продолжить, но даже из этих слов понятен общий мотив. Речь идет о понимании временности всего существования. Царства и цари становятся руинами, они превращаются в ничто.

Конечно, всегда есть надежда увековечить себя в истории благодаря таким инструментам как звуки лиры и трубы, то есть благодаря искусству, славе, памяти потомков. Однако и такая вечность – только условность перед лицом вечности настоящей, которая все равно поглотит любые свидетельства, любые остатки памяти и славы. Перед временем человек пребывает в бессилии, он не может практически ничего противопоставить этому пожирающему фактору, который поглотит и мудрого поэта и глупого нищего, красавицу и чудовище, благие и отвратительные поступки.

Поэт использует соответствующие сравнения, для того чтобы подчеркнуть этот факт – «жерлом вечности пожрется», «топит в пропасти забвенья». Державин, описывая такую действительность не только не тешит себя иллюзиями, но и не унывает относительно сложившейся ситуации. Напомним, он писал стихотворение на пороге собственной гибели, но при этом вполне спокойно смотрел на реку времен и просто чувствовал себя частью этой общей судьбы.

Вариант 3

Произведение является одним из последних творений поэта, относящейся к его философской лирике, и имеет литературную незавершенность, поскольку остается отрывком недописанного стихотворения, название которого планировалось автором в виде «На тленность».

Композиционная структура стихотворения представляется краткой и состоит из восьмистишия, созданного под впечатлением картины «Река времен», изображающей всемирную историю в виде вечности и времени, образы которых и изображаются в стихах.

Основной тематикой произведения является изображение силы времени, проявляющейся в скоротечности и склоняющей перед собой в пучине забвения страны, народы и каждого человека в отдельности.

Авторский замысел произведения раскрывает ценность каждого жизненного момента, вкладывая в него особый философский смысл, поскольку любой человек в определенный промежуток времени оказывается перед входом в вечность. Поэт сравнивает время с течением воды, подчеркивая образу времени его силу и необратимость.

Властное влияние времени на жизнь человека поэт выражает посредством использования средств художественной выразительности в форме многочисленных метафор олицетворений, а также применения глаголов несовершенного вида для усиления длительности и повторяемости временного процесса.

Стихотворным размером стихотворения является четырехстопный хорей в сочетании с перекрестной рифмовкой, выражающих напряженность и экспрессию произведения, написанного в состоянии мрачного и грозного фатализма, демонстрирующего пессимистическое настроение поэта в преддверии собственной кончины.

Образы вечности и времени в стихотворении отождествляются поэтом с отсутствием гармоничности и наличием определенного необратимого, непостижимого процесса. При этом автор не дает развернутой характеристики образу вечности, позиционируя его в качестве единственного признака – всепожирающего жерла, бездны, тогда как образ времени представляется поэтом детализировано, в виде определенной взаимосвязанной цепочки.

Предчувствуя близость смерти, стихотворение передает тягостное душевное состояние автора, потерявшего надежду на бессмертие.

Анализ Река времен в своем стремленьи

Данное стихотворение замечательного поэта Гавриила Романовича Державина написано им в 1816 году 6 июля. Поэт написал стихотворение будучи на тот момент в своем имении в Новгородской губернии. Стихотворение с философским названием «Река времен» было не дописано, то, что представлено читателю-лишь несколько начальных строк. Смерть порушила планы поэта и его творению не суждено было быть оконченным.

Не только название стихотворения относится к философской науке, но и его содержание. Гавриил Державин был достаточно многосторонней личностью, изначально приоритетом для него была карьера, но в конце концов он пришел к заключению, что именно творчество подарит ему память в умах людей. Следовательно, ближе к концу жизни Державин уделил больше внимания каким-то идеям, мыслям. Стихотворение было написано в последствии некого раздумья, когда в силу возраста поэт осознал то, что было сокрыто перед ним в молодые годы. Именно это он и хотел вложить в свое творение. Пусть оно и не закончено, но в нем все равно осталась главная задумка и очень броские, цепляющие слова, которые невероятно подобраны. Благодаря лексике стихотворения оно имеет всепоглощающий смысл, масштабный.

«Река времен в своем стремленье уносит все дела людей»-так начинается стихотворение Державина. В данной строчке читатель впервые сталкивается с идеей того, что для времени нет рамок, оно скоротечно и все, что делают люди, каким бы грандиозным это ни было, не имеет значения. Подчеркивает власть времени поэт с помощью точной связи нескольких слов. «Топит в пропасти забвенья народы, царства и царей» . Насколько мастерски подобраны слова: топит-броский глагол, придающий значение силы, пропасть забвенья - безысходность, ее громадность. Насколько велико время и как жалко все перед ним, ведь оно «топит» целые народы, государства, все то, что кажется великим для людей.

Далее Державин говорит читателю о том, что если что-то и останется, то, что смогло пройти сквозь время «чрез звуки лиры и трубы», то есть ставшее знаменитым, важным для людей, невероятным во времени, то вечность будет безжалостна. В вечности перемелится все и не уйдет от предназначенной, общей судьбы.

Данное стихотворение, хоть и является незаконченной работой, но явно исполнило мечту Гавриила Державина остаться в людской памяти. От замысла, передачи его, до лексики-все прекрасно в «Реке времени». Самое главное, что можно понять для себя из стихотворения, так это то, что никто не способен и ничто не способно устоять перед вечностью, а время-ее душа, многое может унести в течении своей реки.

Очень часто анализируя стихотворения Мандельштама, литераторы не принимают во внимание тот факт, что поэт мучился от стенокардии и астмы. Возможная скоропостижная смерть держала его в постоянном страхе

«Река времён в своём стремленьи…» Гавриил Державин

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

Анализ стихотворения Державина «Река времён в своём стремленьи…»

«Река времён в своём стремленьи…» была написана Гавриилом Романовичем Державиным (1743 – 1816) 6 июля 1816 года, то есть, буквально перед самой смертью поэта. Это стихотворение – ребус, первые буквы строк образуют выражение «Руина чти». Этот приём называется акростих. Возможно, фраза была бы продолжена, так как известно, что две строфы, составившие это произведение, были началом стихотворения «На тленность». Однако читателю никогда не удастся узнать, что на самом деле задумывалось автором.

В журнале «Сын отечества» в номере №10 за 1816 год «Река времён в своём стремленьи…» вышла под заголовком «Последние стихи Державина». Заметка, сопровождавшая текст стихотворения, включала в себя упоминание о том, как были найдены эти строк. Автор статьи сообщал, что по своей привычке записывать черновой вариант мелом на грифельной доске Державин и с этим произведением поступил так же. Поэтому, к сожалению, не удастся найти каких-либо дневников, блокнотов, где бы содержались наброски поэта.

Тема плавного, но неумолимого течения времени, часто встречается в творчестве Гавриила Романовича. Читатель может проследить развитие этой мысли в оде « », «Памятник», « » и в других произведениях. Связана с ней и идея неизбежности смерти. Эти мысли были уже раскрыты поэтом в стихотворениях «Облако», «Время» и т. д. Но в «Реке времён…» этот мотив звучит особенно грозно.

Обратим внимание на образы, которые использует поэт в восьмистишии. Сравнивая время с текущей водой, автор подчёркивает его силу и необратимость. «Река не течёт вспять», «вода камень точит» — такие поговорки о мощи водного потока сразу приходят на ум. Стихия воды у Державина – не созидающая добрая энергия, а отнимающая, безразличная:
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.

То, как ведёт себя вода в стихотворении, напоминает о Лете, реке забвения, которая течёт, согласно древнегреческим мифам, в царстве смерти.

Есть и другие образы, которые говорят о разрушении. «Пропасть», унылая пустая «вечность» — всё это будет уничтожено. Недаром первое слово «руина», образуемое строками, тоже указывает на гибель.

В предчувствии кончины Гавриил Романович подвергает сомнению даже надежду на бессмертие в своих творениях, которую он воспел в « »:
А если что и остаётся
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрётся
И общей не уйдёт судьбы.

Это наполненное мрачным фатализмом произведение производит тягостное впечатление. В отличие от других стихов, оно не содержит урока, наставления или утешения. Трудно представить, в какой ситуации можно обратиться к этим строкам, но они помогают понять состояние и чувства поэта в его роковой час.

[То, о чём я собираюсь написать, по-видимому, хорошо известно всем, кто такими вещами интересуются (keywords: Предполагаемый акростих у Державина, "Алексиада" Анны Комнин, карта "Der Strom der Zeiten" Фридриха Штрасса, карта "The Wall Chart of World History" Эдварда Халла).]

Многие сборники стихов Державина кончаются таким отрывком:

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

Это было последнее, что Державин написал. В примечаниях обычно пишут, что это первая строфа незаконченного стихотворения "На тленность". Державин написал его даже не на бумаге, а на "аспидной" доске, и умер через несколько дней. Насколько я понял, доску с нестёртым отрывком перенесли в музей и показывали в таком виде то ли долго, то ли даже до сих пор.
У меня сразу возникает несколько вопросов. Во-первых, откуда известно, как стихотворение должно было называться? Сам Державин написал название на доске, или это такая условность? Oткуда известно, что это именно отрывок, а не законченное стихотворение? Наверняка литературоведы могут дать на это авторитетный ответ, например, такой: по-видимому, Державин не мог написать такое короткое стихотворение на такую фундаментальную тему; это больше похоже на вступление, краткое описание предмета; за ним явно должно было следовать развитие темы в мелких подробностях – в общем, больше всего похоже, что задумывалось основательное стихотворение вроде оды "На смерть князя Мещерского" ("Глагол времён! Металла звон!").
В какой-то момент несколько людей заметили, что первые буквы строк образуют что-то как будто не совсем бессмысленное: РУИНАЧТИ. Многие верят, что Державин собирался написать акростих: первое слово "руина", а потом… да, что потом, уже наверняка не узнать. Есть несколько версий, например: это сокращённое слово "чести", или: это часть слова "чтить" в какой-нибудь форме, например "руина чтимого" – не забудем, что это только начало стихотворения! Есть и такая версия: Державин сначала хотел написать акростих; первые пять строчек у него сложились в слово "руина", а дальше не получилось; так что он собирался продолжать его как обычное стихотворение, не акростих – но тут как раз умер.
Прежде всего, любопытно, насколько старая эта гипотеза – что тут была хотя бы попытка написать акростих. Заметил ли хоть кто-нибудь "сразу", в начале 19 века, что первые буквы складываются во что-то там такое? Если да, то, наверное, никто не предположил, что "это он специально", иначе бы это было широко известно (наверняка упоминалось бы в тех же примечаниях). Между тем, Гаспаров пишет, что заметил сам (судя по всему, годах в 60-х), и упоминает другого человека, М. Халле, который тоже заметил и написал статью, отстаивающую (неубедительно, по мнению Гаспарова) одну из версий. Значит, широко известно это не было.
Верить ли в то, что там был акростих? Мне вот думается: во-первых, они там в начале 19 века столько стихов понаписали! Почему бы не допустить, что в одном из них 5 букв случайно сложились в слово? Во-вторых, действительно ли руина это такая вещь, в честь которой Державин мог захотеть написать акростих? На самом деле, тут непонятно: похоже, что в 19 веке это слово имело какой-то налёт романтичности, заставляло людей задуматься о древних временах, о том, что всё проходит, а города, некогда цветущие, ныне лежат в развалинах – что ж, к теме стихотворения вполне подходит. В третьих, был ли склонен Державин к такого рода играм? Между прочим, обычно акростих встречается в стихах "на случай", или шутливых. И относительно коротких - разве что это какое-нибудь специальное упражнение, причём чем длиннее такое стихотворение, тем больше в нём неровностей - не совсем чётких фраз, не совсем подходящих слов - поскольку приходится притягивать слова специально ради буквы. А тут, опять-таки, похоже, что намечалось стихотворение серьёзное, фундаментальное и длинное, и никаких неровностей, каждое слово на своём месте. А с другой стороны - почему бы не представить себе 73-летнего Державина, который написал на доске в столбик слово "руина" и пытается начать стихотворение с этих букв, и продолжить как получится? Тут даже не "не заладился" акростих (как выразился Гаспаров), а просто и не предполагался дальше пятой строчки.

Недавно Омри Ронен написал , в которой упоминает, что как-то раз он заметил, что этот отрывок Державина очень похож на первую фразу "Алексиады" Анны Комнин:

Поток времени в своем неудержимом и вечном течении влечет за собою все сущее. Он ввергает в пучину забвения как незначительные события, так и великие, достойные памяти; туманное, как говорится в трагедии, он делает явным, а очевидное скрывает. Однако историческое повествование служит надежной защитой от потока времени и как бы сдерживает его неудержимое течение; оно вбирает в себя то, о чем сохранилась память, и не дает этому погибнуть в глубинах забвения.

Первые две фразы настолько похожи на первые четыре строчки Державина, что сразу начинаешь думать – а не мог ли Державин это читать? Не перевели ли к тому времени "Алексиаду" на русский? Впрочем, зачем русский – наверняка Державин мог читать по-французски или по-немецки. Нет ли где-нибудь списка книг из библиотеки Державина (как есть список книг, принадлежащих Пушкину)? Если бы такой список был, и в нём была бы "Алексиада" (а если бы ещё с этими строчками подчёркнутыми! Или – лежащая открытой на этом месте около той самой доски!) – вероятно, можно было бы пытаться делать выводы. А так – если это поразительное совпадение не лишит нас бдительности, то мы заметим, что дальше тексты как раз расходятся: Анна Комнин пишет, что только историческое повествование и может защитить прошлое от полного забвения, а Державин – наоборот: что в конце концов и это не поможет.
Сходность этих текстов заметил несколько лет назад также lj-user i_shmael: несколько грамотных людей обсуждают, что могло быть, а что не могло. В нескольких комментариях сказано, что "река времени" – это "топос", общее место, образ, переходящий из произведения в произведение, так что совершенно необязательно предполагать прямое (или, например, через одного посредника) заимствование. Это мнение кажется очень разумным, к тому же оно подкреплено примерами, а также объясняет расхождение в продолжении: логично, что самое первое, мгновенное, развитие образа будет похожим у разных авторов, а дальше каждый уходит в свою сторону.

Вернувшись к стандартным примечаниям к Державину, находим там, что Державин начал писать это стихотворение, глядя на висевшую у него в кабинете "историческую карту" под названием "Река времен, или Эмблематическое изображение всемирной истории", выполненную немцем Фридрихом Штрассом (кажется, у Державина была русская версия этой "карты"). Думается, что этот факт сильно ослабляет гипотезу о том, что текст Державина происходит [более или менее] непосредственно из "Алексиады": поскольку мы знаем, что толчком к написанию стихотворения была карта, которая так и называется "Река времен", зачем пытаться искать ещё один (прямой) источник. Собственно, всё согласуется с идеей о "топосе".
Что это была за карта? Можем ли мы её найти в Интернете? Не сразу, после безрезультатных поисков со словом Fluß, нашлось примерно то, что нужно (поиски затруднялись ещё и тем, что такое же имя, Фридрих Штрасс, было у ювелира, который изобрёл "стразы" (которые так называются в его честь)). Вот оно: Straß, Friedrich: Der Strom der Zeiten oder bildliche Darstellung der Weltgeschichte von den ältesten bis auf die neuesten Zeiten [Фридрих Штрасс. Поток времени, или графическое изображение всемирной истории от древнейших до новейших времён]:

Этот экземпляр датирован примерно 1828 годом, так что у Державина была копия более ранней версии. Похоже, что этот самый Фридрих Штрасс в течение своей жизни сделал много версий этой карты, изменяя её в соответствии с последними событиями. Одна из них продавалась на ebay ; похоже, что она внизу отличается от предыдущей.

Ага, думаю я в этом месте, а ведь у меня тоже есть похожая карта! Это издание "The Wall Chart of World History" , которое выглядит вот так:

Впервые её выпустили в 1890 году (автор - Edward Hull) - т.е. она ближе во времени к картам Штрасса, чем к сегодняшнему дню - и с тех пор время от времени выпускают в обновлённом виде. Моё издание – 1990 года, имена, которыми кончаются соответствующие ветви – Рейган, Тэтчер, Миттеран, Горбачёв. Последние "крупнейшие события" – Калифорнийское землетрясение и разрушение Берлинской стены. Начало карты – сотворение мира, которое помечено 4004 BC (да, есть такая версия), Адам и Ева, Каин, Авель ("the first Martyr"). Сначала - только библейские персонажи, и только в 2300 BC из Вавилонской башни выходят ханаанцы, египтяне, халдеи, греки и китайцы. В какой-то момент возникают русские; их первые правители: 862 Ruric; 878 Igor; 900 Olega, Regent. После "Олеги" появляется загадочный Spendoblos... Поиск этого слова в Гугле ведёт прежде всего на спортивные сайты, но всё же удаётя выяснить, что имеется в виду Святослав (по-гречески его называли Σφενδοσθλάβος).
Вот кусок этой карты – видно, что авторы не ставили своей целью, чтобы это было похоже именно на реку (или, например, дерево) – на этой фотографии видна и русская ветвь: "Ivan IV, "The Terrible": Promotes Commerce, &c., but cruel":

Хорошие карты, на самом деле. Наверное, есть немало людей, которые более или менее представляют, какие, и даже в каком порядке, были короли во Франции или в Англии, но не знают, кто из них был одновременно хотя бы с тем же Иваном Грозным. Не претендуя на большее, иногда радуя своими упрощениями (хотя, вероятно, кого-то они, наоборот, раздражают), они в какой-то мере "защищают от потока времени" самые известные имена - собственно, показывая нам этот поток.

Вы можете прослушать аудиозапись стихотворения "Река времен в своем стремленьи…". Текст читает Заслуженный артист России Александр Дмитриевич Фёдоров.

Мы подошли к последней странице творчества Державина. Уже глубоким стариком, за несколько недель до смерти, он написал свое последнее стихотворение. Оно короткое, всего в восемь строк:

Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей. А если что и остается Чрез звуки лиры и трубы, То вечности жерлом пожрется И общей не уйдет судьбы!

Поэт уходил в Вечность. И смотрел в нее философски спокойно, печально и мудро. Никто не властен избежать могучего потока времени. Мы все, живущие на земле, объединены этим стремительно уносящим нас потоком. И все-таки, все-таки есть надежда, что остается нечто от каждого поколения людей, остается "чрез звуки лиры и трубы". Иначе нарушилась бы связь времен. А державинский символический образ "реки времен" не звучал бы с такой достоверной силой, не оставался бы надолго в нашей памяти.

Литература

1. Державин Г.Р. Сочинения с объяснительными примечаниями Я.К. Грота: В 9 т. СПб., 1864-1884.
2. Державин Г.Р. Стихотворения. Л., 1933.
3. Державин Г.Р. Стихотворения. Л., 1947.
4. Державин Г.Р. Сочинения. М., 1985.
5. Белинский В.Г. Сочинения Державина // Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1948. Т. 2.
6. Гуковский Г.А. Русская поэзия XVIII века. Л., 1927.
7. Западов В.А. Гаврила Романович Державин. М.; Л., 1965.
8. Серман И.З. Русская поэзия второй половины XVIII века. Державин // История русской поэзии: В 2 т. Л., 1968. Т. 1.
9. Западов А.В. Поэты XVIII века (М.В. Ломоносов, Г.Р. Державин). М., 1979.
10. Словарь литературоведческих терминов. М., 1974.
11. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1979-1980.
12. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001.

Читайте также другие темы главы VI:

Река времен. 20 июля 2016 года исполнилось ровно 200 лет с того дня, как в вечность ушел Гавриил Романович Державин

Текст: Арсений Замостьянов
Коллаж ГодЛитературы.РФ

Гавриила Романовича Державина мы вспоминаем чаще всего благодаря не слишком почтительным, хотя, безусловно, доброжелательным строкам Пушкина о старике, который в гроб сходя, благословил. Между тем до вошедшей в историю встречи с юным гением в Лицее в 1815 году 72-летний (на тот момент) поэт и государственный муж успел снискать себе прочную славу и восхищение — как современников, так и потомков.
Об этом «Году литературы» рассказывает Арсений Замостьянов — поэт, защитивший по творчеству Державина диссертацию и написавший о нем книгу ЖЗЛ, а с прошлого года — редактор-составитель выходящего в издательском доме «Народное образование» 10-томника Державина. Трудно поверить, но это первое многотомное собрание сочинений Державина с XIX века (его неплохо издавали в советские годы, но — однотомниками). Первые пять томов уже вышли, шестой том — в типографии.

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей…
Так начинается стихотворение, которое Гавриил Романович вывел на стоящей в его спальне грифельной доске за три дня до смерти. Написав восемь строк, поэт не успел его закончить. И это символично: «река времён» Гавриила Державина течет — в вечность.

В роли реки времен — конечно, Волхов. Лучшей кандидатуры не найти. Последняя река в жизни действительного тайного советника и многих орденов кавалера, отставного юстиц-министра Гаврилы Романовича Державина. Он родился на казанской земле, интересовался булгарскими и ордынскими древностями, но полюбил Север. Полюбил край, который резонно считается колыбелью русской государственности. Он поселился на новгородской земле, лучшие дни своей отставной жизни провёл на Званке — в усадьбе на берегу Волхова. Там и умер двести лет назад. По мнению перелистных календарей — знаменательная дата.

Сразу вспоминается 1937-й, 100-летие дуэли и гибели Пушкина, обернувшееся крупнейшим многосерийным литературным фестивалем. Приходилось слышать, что здесь имел место дьявольский замысел Сталина, который так ненавидел человечество, что праздновал дату убийства Пушкина. Ну, Сталин у нас, как известно, отвечает за всё. Но в этом случае он лишь воспользовался старинной традицией. Дата рождения наших далеких предков не интересовала. Они часто не могли с точностью назвать даже год собственного рождения. И не безвестные крестьяне, а такие аристократы, как, например, Суворовы. А смерть выдающегося человека — это всегда событие всенародного значения. Это запоминается. Это — действительно веха в истории. Поэтому и двадцать пять лет со дня смерти Державина, и пятьдесят лет в литературном мире не прошли бесследно.
Смерть Державина стала . Перед нами тот редкий случай, когда последнее стихотворение поэта известно всем посвящённым, хотя Гаврила Романович не был самоубийцей и умер в преклонном возрасте, в отставке, в собственной усадьбе:

Слуга был Марса я, Фемиды,
А ныне — отставной поэт…
В званском кабинете Державина висела знаменитая в те времена карта-таблица «Река времен, или Эмблематическое изображение всемирной истории от древнейших времен по конец осьмого надесять столетия» . Составил эту карту немецкий учёный Фредерик Страсс. Он схематически изобразил историю цивилизаций в виде речных потоков. Державин вглядывался в эту новинку — и предавался раздумьям…

Отставной тайный советник и в преклонном возрасте оставался поразительным поэтом.

История русской поэзии богата - три с половиной века бьёт родник. Но кто из шестидесятилетних и семидесятилетних поэтов сравнится с Державиным? А уж последнее его стихотворение - незавершённое, быть может, черновое - невозможно вычеркнуть из любой русской антологии.

Я стар — юн духом по грехам…

Река времён… Загадочное восьмистишие — возможно, начало задуманной Державиным пространной оды «На тленность». Хотя не всегда первые написанные строки становятся началом стихотворения. В поэзии Державина рассыпано немало оптимистических оценок собственной посмертной судьбы: «А я пиит — и не умру». Не без основания надеялся он остаться на земле и службой на благо правосудия. А тут вдруг впал в грусть, едва не доходящую до чёрного уныния. Легче всего предположить, что в следующих строфах поэт сформулировал бы антитезу унынию, обратился бы ко Всевышнему и утешился в молитве. Но ода называется «На тленность» — и одному Богу известно, куда завела бы Державина эта тема. Под старость он снова обратился к духовной лирике — и даже во дни войны с иноземными захватчиками работал над пространной одой «Христос». Русские полки воевали во Франции, загнанный Наполеон сражался из последних сил, бросая в бой мальчишек. Потом победители — монархи и дипломаты — решали будущее человечества в австрийской столице. Казалось бы, Державин должен был углубиться в плетения политических расчётов, а он писал:

Кто Ты? И как изобразить
Твоё величье и ничтожность,
Нетленье с тленьем согласить,
Слить с невозможностью возможность?
Ты Бог - но Ты страдал от мук!
Ты человек - но чужд был мести!
Ты смертен - но истнил скиптр смерти!
Ты вечен, - но Твой издше дух!
Получилась огромная богословская ода о Христе, взволнованное размышление о богочеловеке, написанное на пределе уходящих сил. И вот - река времен в своём стремленьи…
Этот поток пожирает всё - и дурное, и доброе. И Наполеона, и Суворова. Батыев и Маратов - и великомучеников. Вечная мельница - вроде тех, что можно встретить и в Званке, и в аракчеевском Грýзине.

Всё проходит, «всё вечности жерлом пожрётся» , но разве наши старания напрасны? Оптимисты и жизнелюбы под старость лет нередко впадают в мизантропию. Неужто и Державин?

Недописанный этюд — или всё-таки отточенная фреска? Державин скептически оценивал свои возможности в малой стихотворной форме. Эпиграммы, надписи — как силён был в этих лаконических жанрах Сумароков! Пожалуй, Державин недооценивал себя: «На птичку», надписи к портрету Ломоносова и на характер императора Павла — разве это не победы поэта?
И восемь строк ненаписанной оды «На тленность» составили загадочное, но законченное стихотворение. По большому счёту, продолжение не потребовалось. А утешительная антитеза пускай подразумевается, остаётся в подтексте.
Восемь строк — и ни одного случайного или сомнительного слова. «Звуки лиры и трубы» — неужто можно чётче и яснее определить поэзию Державина, вообще поэзию XVIII века? Труба — это гомеровская линия, героика. Лира — анакреонтика Державина и его философские размышления в стихах. Само понятие «Река времён» связано, как это часто бывало у Державина, со зримым предметом. В 1816 году эти восемь строк вышли в журнале «Сын Отечества». Первая публикация! Там появилось и краткое примечание: «За три дня до кончины своей, глядя на висевшую в кабинете его известную историческую карту “Река времен”, начал он стихотворение “На тленность” и успел написать первый куплет».
По какому маршруту старый стихотворец намеревался повести корабль философской оды?

Эта тайна никогда не раскроется. Поэт умер.

На грифельной доске осталось восемь строк — ни больше, ни меньше. И никакого утешения. «Всё вечности жерлом пожрётся» . И это — жизнелюбивый, полнокровный Державин. Даже не тёплый, а горячий в любом стихотворении, в любой реплике. Наверное, это к лучшему — стихотворение стало горше, крепче, в нём нет ни одного лишнего, случайного слова. Мы знаем эти восемь строк наизусть. А жизнеутверждающих строк у мурзы (Державин любил самого себя величать этим татарским титулом) и без того немало…
Может сложиться обманчивое впечатление: а что, если Державин на закате дней разочаровался, впал в уныние, столь несвойственное ему в зрелые годы? Так бывает с сильными людьми: теряя здоровье, они предаются панике, скисают. Но это не про Державина!

В старости, несмотря на недуги, он написал едва ли не лучшие стихи — да хотя бы эти последние восемь строк…

Он всегда жил новыми стихами, счастливыми минутами, когда ощущаешь власть над словом, когда дух захватывает от полёта — и вдохновение (назовём это так) не оставило его до конца.
После взятия Парижа Державин задумал написать похвальное слово императору Александру. Летом 1814-го он попросил племянницу — Прасковью Николаевну Львову вслух читать ему панегирики разным историческим деятелям. От некоторых его клонило в сон, а вот похвальное слово Марку Аврелию Антуана Тома понравилось старику. Но в конце концов Державин прервал чтения: «Я на своём веку написал много, теперь состарился. Моё литературное поприще закончено, теперь пускай молодые поют!» . Сохранилась в его архиве и такая запись:

И всё-таки он писал даже в последнее лето — и как писал! А жизнь званская тянулась медлительно. Только бездетные старики так влюбляются в собачек, как Державин в свою Тайку. Всегда он носил её за пазухой, поглаживал… О тех днях мы знаем по запискам Прасковьи Львовой.

Уж преклоняя чело стою…

Однажды сырым вечером, за пасьянсом, ему стало дурно, он скрючился, принялся тереть себе грудь. Позвали доктора. Державин постанывал, даже кричал от боли. Но всё же уснул в кабинете, на диване. Проснувшись, повеселел. Его уговаривали ехать в Петербург, к докторам - старик только посмеивался. Снова начались шутки, карты, чтения Вольтера… Через несколько дней, 8 июля, за завтраком он объявил: «Слава Богу, мне стало легче». По комнате летали ручные птицы, забавлявшие его. От обеда пришлось отказаться: врачи рекомендовали воздержание в пище. Но на ужин он заказал уху - и съел три тарелки. Тут-то ему и сделалось дурно. Доктор прописал шалфею, Львова советовала напиться чаю с ромом. «Ох, тяжело! Ох, тошно. Господи, помоги мне, грешному… Не знал, что будет так тяжело. Так надо. Так надо. Господи, помоги…»
Поздним вечером боль притупилась. Он попросил у всех прощения за беспокойство: «Без меня бы спали давно». И дал слово Дарье на следующее утро отправиться в Петербург. И вдруг он немного приподнялся, глубоко вздохнул - и всё стихло. Доктор сконфуженно поглядел на Львову. Комната наполнилась женскими рыданиями. 8 июля — это по новому стилю как раз и есть 20-е.

На аспидной доске остались написанные мелом восемь строк - тех самых.
Тело его покрыли простой кисеёй - от мух. Сосед - Тырков - всё тараторил: «Нужно сказать государю. Государь так его любил, он непременно захочет проститься». Император и впрямь находился поблизости - в Грузине у Аракчеева, это соседнее поместье. Но нет… У гроба стояли сыновья Капниста и Львова, а внук Фелицы отсутствовал, да и не узнал он вовремя о смерти Державина. Прислуга в те дни перепилась - надо думать, от скорбных мыслей. 11 июля настало время последней службы. Вокруг гроба собрались священники. «Какое в нём было нетерпение делать добро!», - произнесла Прасковья Львова. Под погребальное пение гроб перенесли на лодку, и траурная процессия направилась к Хутынскому монастырю.

А я – пиит, и не умру…

Те буквы на аспидной доске давно стерлись — их, конечно, успели переписать, потому и появилось в наших хрестоматиях «последнее стихотворение Державина». Ведь наша поэтическая хрестоматия начинается вовсе не с Пушкина. В XVIII веке создана целая антология, которую поэты пушкинского Золотого века читали внимательно и неравнодушно.
Слабость поэзии XVIII века — в том, что, следуя установкам классицизма (да и сентиментализма!) поэты становятся предсказуемыми. Но Державин разбивал все каноны. Он — поэт, на редкость «неправильный» и пристрастный. Недаром Державин пресекал все попытки друзей отредактировать его могучее, но диковатое дарование. И державинская ода — это всегда смешение панегирика и сатиры, реальности и фантастики, восторга и самоиронии. Между прочим, именно за это его полюбила Екатерина. Ведь «Фелица» — никакая не торжественная ода, это просто умный и остроумный разговор на уровне поэтических образов. И это показалось императрице забавным — в отличие от поднадоевших высокопарных од Василия Петрова.
Потому и оказывался он необходимым то Баратынскому, то Случевскому, то Цветаевой, то Мандельштаму, то Бродскому. И этот список можно продолжать долго. Поэты всегда находили в грудах державинского косноязычия золотые самородки. И, когда пушкинская гармония поднадоедала, обращались к державинскому хаосу.
Хотя между Пушкиным и Державиным родственного гораздо больше, чем разобщающего. Без «Фелицы» с ее «забавным русским слогом», в котором ирония легко переплеталась с патетикой, вряд ли состоялся бы «Евгений Онегин».

Теперь мила мне балалайка
Да пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
Мой идеал теперь - хозяйка,
Мои желания - покой,
Да щей горшок, да сам большой. —

Это из «Онегина». И это явно подслушано у Державина. И на здоровье! А в «Полтаве» Пушкин не обошелся без ритмов и скрежета державинских батальных од — таких, как «На взятие Измаила».
В «Фелице» найден тот раскрепощённый тон, в котором ирония и самоирония становится важнее сатиры. При этом, например,

в жанре духовной лирики Державин остаётся непревзойдённым. Ведь он еще и на удивление разнообразен. Когда его бросало в религиозный жар — создавал чудесные формулы «Бога», гневно проповедовал во «Властителям и судиям».

При этом — владел «забавным русским слогом» и не гнушался низкими темами. Причем не держал их в чулане поэтической кухни. Порой высказывал главные мысли в самых «потешных» стихах!

А сколько крылатых выражений подарил он нам ещё до Крылова и Грибоедова. «Учиться никогда не поздно», «Отечества и дым нам сладок и приятен», «Где стол был яств, там гроб стоит», «Осёл останется ослом, хотя осыпь его звездами», «Умеренность есть лучший пир», «Чрезмерна похвала — насмешка!» или — вслушаемся! — «Жизнь есть небес мгновенный дар»…

Ну, и самое главное и всеми признанное — Державин первым в оставил психологический автопортрет. Подробно, весело, без потаенных комнат, показал свой быт. Не прятал собственных слабостей и пороков. И нашел в такой приземленной откровенности поэтическое очарование: «Тут кофе два глотка; схрапну минут пяток» Ну, а подробные и роскошные державинские гастрономические описания памятны многим. Иногда их цитируют, не называя автора. Такую поэзию хочется сравнивать с живописью — и с отменной:

Шекснинска стерлядь золотая,
Каймак и борщ уже стоят;
В крафинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами, манят;
С курильниц благовоньи льются,
Плоды среди корзин смеются,
Не смеют слуги и дохнуть,
Тебя стола вкруг ожидая;
Хозяйка статная, младая
Готова руку протянуть.

Не выдохся вкус этих обедов. Пожалуй, первым из русских поэтов он стал просто приятным и пользительным собеседником — острым, эмоциональным, к которому прислушиваешься, потому что он не кричит и не встает на ходули. Не случайно успех пришел к нему после публикации «Фелицы» в журнале «Собеседник».

Впрочем, и покричать, и поворожить Державин мог за милую душу. Но отличился от современников все-таки человечностью. Земное обаяние! Жизнелюбивая поэзия:

Словом: жёг любви коль пламень,
Падал я, вставал в мой век.
Брось, мудрец! на гроб мой камень,
Если ты не человек.